Долго еще крик Гитлера звенел в ушах рейхсфюрера СС, начальника РСХР Гиммлера и шефа Абвера адмирала Канариса, напрочь лишив их сна и покоя. В недрах их служб все, кто работал на этих, пока еще неизвестных радиопередатчиках, были названы «пианистами». Немного позже гестапо и Абвер, поняв, что радиопередатчики работают в рамках единой подпольной организации, окрестили ее «оркестром, по-немецки «капеллой». Так, в служебных документах гестапо и Абвера появилось наименование «Красная капелла». Впоследствии оно перекочевало на страницы исторических исследований и мемуарной литературы.
Так, с 26 июня 1941 года началась ожесточенная борьба, в которой с одной стороны были немецкие антифашисты, входящие в подпольную организацию «Красная капелла», с другой ─ гестапо и Абвер.
При знакомстве с составом «Красной капеллы» удивляешься, прежде всего, тому, что в руководстве этой антифашистской организации были, в основном, люди из аристократических слоев немецкого общества. Руководил «Красной капеллой» Харро Шульце-Бойзен. Его отец был родственником адмирала Тирпица. Мать происходила из семьи известных адвокатов. Харро воспитывался в консервативной, монархической семье, но ее традиции не воспринял. Обер-лейтенант Бойзен был блестящим офицером. Работал в одном из отделов исследовательского института Геринга и по характеру работы имел доступ к политическим и дипломатическим документам Рейха. Он стал антифашистом, ибо хорошо понимал, что авантюристическая политика Гитлера приведет Германию к катастрофическим последствиям.
Его жена и ближайший соратник, Либертас Хаас-Хайе, приходилась внучкой одного из фаворитов Вильгельма II. Ее мать ─ графиня Тора фон Ойленберг, поддерживала дружеские отношения с Герингом, который на свадьбе молодых был свидетелем со стороны невесты. Под стать ему и Арвид Харнак, и Адам Кукхоф. Первый был типичным представителем немецкой буржуазии: доктор философии и юриспруденции, высокообразованный и эрудированный человек. Его жена и единомышленник ─ Милдред, инженер одной из ведущих германских фирм. Второй ─ сын богатого германского фабриканта. Юноше была уготовлена судьба продолжить дело отца, но он мечтал стать писателем. В семье его не понимали и окружали презрением. Адам ушел из семьи.
В 1932 году он стал коммунистом. Спустя некоторое время он познакомился с Харнаком и вошел в «Красную капеллу». С ним вместе вступили и его друзья: инженер Г. Кумиров, помощник директора одного из берлинских предприятий, машинистка Э. фон Брюкдорф, Х.Хайльман, оказавшийся после призыва в армию на службе в гестапо.
К концу 1942 года «Красная капелла» располагала информацией из большинства центральных, военных, политических, экономических, дипломатических ведомств гитлеровского рейха. Что касается результативности работы этой подпольной антифашистской организации, то здесь лучше всего сослаться на бывшего шефа нацистского Абвера адмирала Канариса: «Даже участники покушения на Гитлера в июле 1944 года во главе с полковником Штауффенбергом не нанесли такого политического и морального ущерба Германии, какой причинила ей шпионская организация, вошедшая в историю Второй мировой войны под именем «Красная капелла».
Трагическая развязка наступила 30 августа 1942 года, когда в течение двадцати четырех часов основная часть этой антифашистской подпольной организации оказалась в руках гестапо. Затем последовали дальнейшие аресты. Были схвачены 118 человек, прямо или косвенно связанные с «Красной капеллой». Тридцать один мужчина и восемнадцать женщин были казнены в тюрьме Плетцензее, в Галле, Бранденбурге и на стрельбище в берлинском районе Тегель. Семеро подпольщиков были убиты гестаповцами во время следствия. Еще семерых отправили в концлагеря. Двадцать пять антифашистов из «Красной капеллы» были приговорены более чем к 130 годам каторги.
Прошло 76 лет с того времени, как перестали биться сердца этих мужественных людей немецкого антифашистского подполья, ставших легендой, но сохранились их письма, которые они писали в свой последний час и которые невозможно читать без волнения.
Из письма Харро Шульце-Бойзена родителям:
«Пришло время проститься. Через несколько часов я расстанусь со всем своим земным «я». Я совершенно спокоен и прошу вас воспринять все с самообладанием. Все, что я делаю, я делаю по воле своего разума, по велению своего сердца, по собственному убеждению, и поэтому, вы мои родители, зная это, должны считать, что я действовал из самых лучших побуждений».
Из письма Арвида Харнака близким:
«Через несколько часов я ухожу из жизни. Я бы хотел еще раз поблагодарить вас за вашу любовь, которую вы проявили ко мне. Мысль о вас сделала для меня все тяжелое легким. Сегодня вечером я еще устрою маленький праздник, рассказав себе рождественскую сказку. А потом наступит момент ухода. Мысли мои с вами, и я не забываю ни о ком. Пусть это почувствует каждый из вас, и особенно мать...».
Из письма Либертас Шульце-Бойзена матери:
«Все потоки моей яркой жизни сливаются воедино. Я навсегда останусь в вашей памяти молодой. Мне уже больше не надо расставаться с моим Харро. Мне дано умереть как Христу ─ за людей. Я люблю весь мир. Во мне цветет вечная весна! Не печалься о том, что еще, быть может, могло быть сделано ─ судьба требует смерти. А если хочешь еще что-нибудь сделать для меня, прижми всех, кто дорог мне, к своему сердцу».
Из письма Эрики фон Брюкдорф мужу:
«Моя единственная любовь. Знаю, имей ты десять жизней, ты бы их все отдал за мeня. До последнего вздоха я буду, благодарна судьбе за то, что она дала мне счастье прожить с тобою семь лет, и что у нас был ребенок. Не знаю, наверное, в жизни моей сбылось все, и больше, вероятно, нечего было ждать.
Ты пообещай мне, что не будешь долго печалиться ─ иначе я лишусь душевного покоя, который все-таки нужен мне, раз мне суждено пройти через мрачные врата. Смеясь, я завершаю свой жизненный путь, так же, как смеясь я любила жизнь больше всего на свете и продолжаю ее любить.
Прими мой последний привет, любимый».
Из записок Курта Шумахера, найденных в тюремной камере:
«…Человек отличается от животного тем, что способен мыслить и действовать по собственной воле. Ужасна судьба человеческого стада, которое, как стадо овец гонят на бойню неизвестно во имя чего. По профессии я скульптор. Почему, спрашивается, я не вел отрешенную жизнь художника, в стороне от политики? Потому что тогда искусство утратило бы свою ценность и стало бы бессмертным, вечно живым. Я умираю, так и не пожив беззаботной жизнью, как многие, слишком многие. Зато у меня, по крайней мере, была великая цель. Я делал, что мог до последнего и погибаю за свою идею, а не за чужую.
Мы хотели избавить немецкий народ от суровой участи. Мы ─ маленькая горстка, мы мужественно и храбро боролись за свободу и не были трусами…»
